Высокие разговоры «На дне»

Опыт осмысления спектакля пермского театра «У Моста» 

Международный театральный фестиваль «На родине А. П. Чехова» в Таганроге сезона 2019 года был открыт спектаклем «На дне» по пьесе классика соцреализма Максима Горького (режиссура и сценография художественного руководителя театра Заслуженного артиста РФ Сергея Федотова). 

Известно, что пьесу Горький написал специально для театра, находясь под сильным влиянием чеховских драм. Доставляет немалое удовольствие вообразить, что Станиславский, играя в пьесах и Чехова, и Горького, находился в едином художественном пространстве, где каким-то мистическим образом соединились оба автора. 

Думаю, что режиссер, взявшийся за такую классику, известную всем нам еще со школьных лет, должен иметь немало смелости не только вынести ложащийся на зрительские плечи груз уже имеющихся постановок, но и преодолеть набившую со школьных уроков литературы оскомину в духе «чья правда правдивее — правда Луки или правда Сатина” или “Лука лжец, или врачеватель душ». 

Что же именно должно быть в спектакле, чтобы у зрителя не возникало школьных камбэков, через какие триггеры в душе каждого нужно протоптать дорожку к первозданному горьковскому тексту, чтобы понять, что Правда — это и есть Бог свободного человека? 

Итак, спектакль «На дне» заявлен как трагикомедия. Уже этот факт намекает на знаменитое чеховское «Люди обедают, только обедают, а в это время слагается их счастье и разбиваются их жизни». Комичность проявляется не во внешней канве повествования, а в самой абсурдности жизни, которую ведут босяки, живущие в ночлежке Костылева. 

Скрупулезно, в деталях воспроизведенная ночлежка, в которой на нарах и лежанках, заваленных всяким тряпьем, лежат, сидят, ссорятся, рассуждают люди. Мерцающая лампадка под потолком, ее огонек то гаснет, то усиливается. Запах лука и водки, которые становятся для этих людей буквально хлебом и вином. 

Грубо сколоченный грязный стол является композиционным центром, за которым ведутся долгие разговоры о низком и высоком. 

В этом смысле доведенная до абсурда ситуация, когда эти люди, в отличие от чеховских персонажей, не только НЕ ОБЕДАЮТ, но вряд ли завтракают или ужинают, за исключением разве только Василисы, Костылева, да ее забитой сестры Наташи. Даже Квашня, которая кормит «пельмешками» умирающую за старой занавеской Анну, уже забыла, когда едала досыта. 

И тем не менее, герои с пустым желудком живут, не сходя с кульминационной иглы, ищут правду, до остервенения дерутся за нее и право БЫТЬ, надеются до последнего. 

Самое интересное, что режиссер Сергей Федотов не расставляет героев в привычной парадигме «люди Луки» и «люди Сатина», он не дает ответа ни на один из излюбленных русских вопросов «что делать» или «кто виноват», предоставляя зрителю решить самому. Именно поэтому в спектакле нет главных героев. И одновременно все герои, ютящиеся на грязных тесных лежанках, являются главными, создавая полифоничный актерский хор. 

Например, раздетый до пояса Васька Пепел, бравирующий тем, что он «воров сын», вдруг становится центральной фигурой композиции спектакля. Потом появляется Василиса Костылева, умирающая от страсти к Пеплу, ее сестра Наташа — и нам понятно, да вот же они — героини! 

А потом приходит Лука, мягкий, покладистый, да-да, утешающий. И вдруг он хитрит, что-то выгадывает, зачем-то рассказывает декламирующему на столе, как на сцене, Актеру о находящейся невесть где лечебнице для алкоголиков. 

В финале спектакля, наконец, выходит Сатин, опрокидывающий в себя рюмку за рюмкой с его знаменитым монологом «Человек — это звучит гордо!» 

Перед зрителем возникает абсурдная, постмодернистическая картина, где опустившийся, пьющий, грязный ночлежник рассуждает о гордости, где проститутка, поправляющая чулки и дефилирующая в белье, действительно уверена, что в ее маленькой жизни была беззаветная чистая любовь, а мстительная и жадная садистка готова на все, чтобы эту самую любовь получить любой ценой. 

И мы понимаем, что героя-то и нет, потому что нет самих людей. От них осталась лишь оболочка, которая еще может ходить, произносить слова, кричать от ужаса и заливать в себя водку. Каждый из них является лишь пародией на самого себя, живущего выдуманными чувствами, как Настя или Барон. 

Тем не менее бесконечное отчаяние, доведенное до пика, вдруг ослабевает к самому финалу спектакля. За ярко освещенным столом ночлежники пьют водку, закусывают семечками и луком, вдохновляются речами Сатина, поют и кажется, что все же есть эта искорка надежды. Их глаза загораются не пьяным огнем, а самым настоящим, человеческим, даже несмотря на сообщение о самоубийстве Актера. 

Пожалуй, именно поэтому финал спектакля остается открытым, несмотря на очевидную его сюжетную и художественную завершенность. 

Что же будет дальше? А может, есть она, лучшая жизнь, о которой так сладко говорил Лука и человек — это и вправду звучит гордо? 

Надежда Феденко