Музыкант должен выйти и сгореть на сцене

В музыкальной школе имени Чайковского прошел концерт и мастер-классы для детей российского пианиста, композитора и педагога Алексея Хевелева. После выступления Алексей рассказал «Таганрогскому Курьеру» о своих музыкальных пристрастиях, поделился воспоминаниями о первых выступлениях за границей, и о том, какой выбор пришлось сделать после окончания консерватории.

– Алексей, как часто бываете в Таганроге с концертами, и давно ли сотрудничаете с музыкальной школой имени Чайковского?

– С Таганрогом меня связывает длительная и большая история дружбы, поскольку мой педагог по фортепиано Сергей Иванович Осипенко родом из этого города. Здесь жила его мама, и мы очень часто приезжали с концертами именно в музыкальную школу и в музыкальный колледж. Я с детства привык общаться с педагогами и учениками, и сейчас, когда уже сам стал педагогом, периодически приезжаю с концертами в колледж, но чаще именно в музыкальную школу. Я считаю, что таганрогская музыкальная школа воспитывает очень талантливых пианистов, здесь сильная фортепианная и композиторская школа. Композицию преподают мои давние знакомые и хорошие друзья, поэтому меня всегда сюда тянет. Я считаю, что Таганрог – очень особенный город. Когда я сюда приезжаю, у меня ощущение, что я попал в какое-то уютное место… нет, даже не место, а состояние…состояние души. В этом городе всё особенное. Здесь есть своя история и необыкновенная тишина. Именно в Таганроге я написал часть моего цикла «Витражи Шагала». В Таганрог мне всегда очень хочется приезжать, потому что здесь всё соответствует моему внутреннему состоянию.

– Когда Вы начали заниматься музыкой?

– Я услышал токкату и фугу ре минор Баха – знаменитое произведение, одно из самых известных сочинений композитора. После прослушивания я сказал маме, что тоже хочу сочинять музыку. Мама мне ответила, что для того, чтобы сочинять музыку, нужно научиться играть на фортепиано, но меня это очень расстроило. Я не очень хотел учиться музыкальной грамоте, я хотел просто сочинять музыку. Когда я в 6 лет пришел к своей первой учительнице по фортепиано, моей маме в школе сказали: «Он никогда пианистом не станет, потому что у него маленькие пальчики, и вообще он какой-то слабенький». На первом уроке у Ольги Юрьевны Гавриш, спустя 15 минут, я просто уснул в кресле. Несмотря на прогнозы учителя, я всё-таки поступил в Ростовскую музыкальную школу искусств и закончил ее с отличием.

– Когда впервые начали сочинять музыку?

– Сочинять стал сразу, как только начал что-то играть на фортепиано. Конечно, это были очень примитивные произведения, очень подражательные. Я подражал любимым композиторам: Баху, Бетховену, Моцарту и другим. Потом я потихоньку начал пытаться обрести свой стиль, и воплощать в музыку образы, которые я видел.

– Вы росли в музыкальной семье?

– Да, моя мама закончила музыкальную школу по классу скрипки. И если бы не она, я не стал бы музыкантом, потому что реалии 90-х годов были таковы, что музыка, казалось, совершенно никому не нужна. Музыкальное образование никак не пропагандировалось, всё было в диком запустении…старые разбитые рояли и совершенно никакой перспективы. Мне всё-таки очень хотелось продолжать заниматься, и мама меня всегда меня поддерживала. Она говорила, что любой путь будет сложным и тернистым, просто надо как-то собраться с духом и заниматься тем, чем занимаешься. Я продолжил учиться, и очень ей за это благодарен.

– Кто ваши первые учителя? Чему самому важному они научили?

– Я учился у Ольги Юрьевны Гавриш по классу фортепиано, а по классу композиции – у Анетты Владимировны Кабальскитте (она сейчас в Германии живет). В 9 лет я попал на уроки композиции к профессору Ростовской консерватории Леониду Павловичу Клиничеву. Это, конечно, уникальный случай: до меня столь юным ученикам композицию профессор Клиничев не преподавал. В 11 лет я поступил к Сергею Ивановичу Осипенко, и учился у него в консерватории по классу фортепиано. Это стало для меня основополагающим. Каждый из моих учителей заложил в меня основы музыки. Ольга Юрьевна Гавриш научила меня переживать музыку на сцене. Я был мальчик чувственный, аккуратный, играл и кивал головой, не зная, зачем я это делаю, но всегда по наитию. Именно Ольга Юрьевна научила меня не просто кивать головой, а понимать, что существует драма или какой-то сарказм, то есть научила меня тому, что вся музыка – это настроение, ощущение…каждое произведение – это отдельная жизнь. Жить эту жизнь меня научила именно она. Анетта Владимировна Кабальскитте научила меня тому, что самое главное, что должен уметь композитор – это сочинить тему, мелодию. Без мелодии, на мой взгляд, музыки существовать не может. Сейчас, конечно, очень много течений и веяний разных существует. Мне кажется, что, если в произведении нет темы, то это скорее какое-то звуковое шоу или перформанс. Сейчас, к сожалению, стирается грань, многие музыканты считают себя композиторами.

– Вам когда-нибудь хотелось бросить занятия музыкой?

– Во втором классе я очень хотел бросить занятия, и мама сказала мне: «позвони учительнице сам, ты же мужчина, позвони и скажи, что ты не будешь больше заниматься». Тогда, естественно, у нас телефона не было. Мы жили на Северном, в спальном районе. Я пошел в телефон-автомат, за углом, на улице Королёва, бросил две копейки, набрал номер и... положил трубку. В последний момент я понял, что совершаю ошибку. Мама поступила правильно, она не стала давить на меня, но при этом дала мне возможность самому решить, хочу ли я продолжать заниматься. Телефона-автомата того уже давно нет, но, проезжая по этой улице, я всегда вспоминаю свои ощущения и понимаю, что именно тогда решилась моя судьба.

– Каковы были впечатления от первого выступления за границей?

– Мне было 11 лет. Фестиваль имени Прокофьева в Великобритании. Там я познакомился с сыновьями Сергея Прокофьева, Святославом и Олегом, а также с Владимиром Овчинниковым – величайшим музыкантом того и этого времени. На этом фестивале я выступал в одном концерте с Овчинниковым: он в первом отделении, я во втором. Для мальчика, которому 11 лет, это было что-то совершенно непостижимое. Это успех, который нужно было пережить… но я его пережил очень просто, потому что мама всегда говорила «молодец, а теперь иди, занимайся». Она меня никогда особо не нахваливала, и это очень правильно. Если нахваливать детей, то они обычно вырастают в самовлюбленных гениев, которые считают, что все вокруг бездари и недоумки. Выступать, конечно, было очень страшно – другая страна, 1991 год. Я уехал из одной страны – Советский союз, а вернулся в другую – СНГ. Я вспоминаю свои ощущения от этой поездки. Мы гуляли по магазину, типа «Ашана», и поражались изобилию всего. Мама шла по сырному ряду и плакала. Она не могла поверить в то, что такое бывает. Да и я не мог поверить, что такое в принципе возможно. В нашей стране я за сахаром стоял целый день, ушел пообедать, вернулся, а дядя мне говорит: «ты тут не стоял». Это страшно… это была какая-то вакханалия. Когда ты попадаешь в совершенно другие условия, это кажется просто чем-то невероятным. Так что скорее даже не от первого выступления у меня были впечатления, а от изобилия всего в другой стране.

– Как появляются названия и образы? Где лучше пишется музыка?

– В абсолютной тишине, в затворничестве, в одиночестве. Желательно, чтобы это было не городское пространство, чтобы была природа, лес, озеро… может деревушка какая-то…Музыка может прийти отовсюду, она вообще всегда вокруг нас, нужно только уметь услышать. Однажды, рано утром я проснулся от мяуканья кошки, и решил это на мелодию переложить. Или как-то я пересекал границу с Абхазией, где поезд идет с такой скоростью, что рельсы начинают звуки издавать, как будто женский хор. Было раннее утро… окно открыто… я стоял, и всё это слушал. Потом срочно всё это начал записывать и компилировать. А названия чаще приходят уже после сочинения произведения, когда ты уже четко понимаешь, что это будет. Бывает и наоборот, но очень редко.

– Разочаровывались ли в собственных произведениях?

– Да, это нормально. Почти все свои сочинения с течением времени мне хочется переписать. Они мне не нравятся, но я прекрасно понимаю, что я тогда написал эту музыку именно такой, потому что я тогда так чувствовал. Желание что-то поправлять и переписывать на самом деле имеет место, но, чем аутентичнее произведение, тем лучше. На мой взгляд, это абсолютно нормальный композиторский подход.

– Что вами движет, когда вы пишете музыку?

– Я пишу, потому что не могу не писать. Я хочу донести до слушателя свои мысли, чувства, переживания. Если моя музыка заставляет слушателей о чем-то задуматься, о чем-то переживать, если мои идеи доходят до других людей, значит это здорово…значит, это и есть творчество. Музыкальным языком донести свою мысль намного сложнее, чем другими средствами, поэтому для меня, как для композитора важно, чтобы моя музыка не просто звучала, а чтобы она была обсуждаема. Неважно, о чем будут говорить, главное чтобы она никого не оставляла равнодушным.

– Как удается совмещать академическую музыку и рок-н-рольные эксперименты?

– Мне это просто нравится. Сейчас я сотрудничаю со своим братом в проекте «Х-brothers». Он пишет потрясающие тексты, сам сочиняет музыку, я ему помогаю делать вставки и аранжировки. Для меня это сотворчество, как Ильф и Петров. Это мы – Хевелев и Хевелев. Это не просто аморфная составляющая, то есть просто собрались, поиграли рок-н-ролл. Это именно мой родной брат, который безумно талантливый человек, но у него свой путь в жизни. Он сочиняет тексты, мелодии и, когда все это соединяется, я получаю фантастическое удовольствие от процесса.

– Какую музыку вы слушаете, кроме классики? Есть ли любимые группы?

– Я слушаю всё, что хорошо звучит, стиль не важен. Поскольку я рос с братом, то с детства слушал то, что слушал он. Маме нравились «The Beatles», «The Rolling Stones», «Smokie». Позже, под влиянием брата, я слушал «The Cure»,«Depeche Mode», потом был «Radiohead». На мой взгляд, «Radiohead» – это какая-то квинтэссенция композиторского, аранжировочного, и исполнительского мастерства. Их музыка дает глубокие переживания, которые внутри пронизаны медной проволокой лирики. Это совершенно гениальная музыка.

– Вы исполняете только собственные произведения?

– В своей жизни я играл много разной музыки и, естественно, с огромным уважением отношусь к классике. Но для того, чтобы играть концерты, нужно пахать, как вол. С моей административной работой – деканом ростовской консерватории и директором музыкальной школы-колледжа – к сожалению, это невозможно. Чтобы даже эту программу, с которой я сейчас выступал в музыкальной школе поднять и сыграть, нужно много заниматься. Она не совсем простая, там есть каверзные моменты. Я всегда корю себя: «ну зачем ты так пишешь, ну напиши ты проще, ну что ты за чудак; нет, вот надо написать так, чтоб потом сидеть и мучиться».
То, что я не стал пианистом – это мой сознательный выбор. Я сделал его по окончании ростовской консерватории. Я закончил тогда сразу два факультета – фортепианное отделение и композиторское, и пришел к своему преподавателю Сергею Ивановичу Осипенко с тем, чтобы сообщить, что я буду играть только собственные произведения. Он очень переживал. Многие меня осуждали за этот поступок.

– Преподавая в ростовской консерватории, что в первую очередь стремитесь передать ученикам?

– Добро, любовь, ощущение того, что человек должен дарить добро другим людям через звуки, это самое главное, все остальное – мелочи. Нажимать на клавиши – дело нехитрое. Человек должен выйти и сгореть на сцене, это очень сложно, это невероятно тяжело… если один концерт в месяц… а когда 10 концертов… Пианист должен играть так, чтобы у слушателя возникало ощущение душевной наполненности, гармонии, ощущение того, что он получил всё, что хотел услышать и почувствовать. Если он смог это сделать, то свою миссию – выполнил.

Беседовала Наталья ЖАРКОВА