лито-онлайн: Татьяна Волокитина
Всё в миг один вошло, вместилось,
Сверкая, жалуясь, творя:
Лазурных трав необозримость,
И говор чистых струй ручья,
Всецарственность черёмух белых,
И птиц предутренняя трель,
И млечность рос, и в маках берег,
И ты – в разливе их огней.
А я с открытостью щемящей
Души, уставшей на бегу,
Остановилась в белой чаще
И выдох сделать не могу.
Замечательный современный поэт Сергей Гандлевский (если вам, дорогие участники нашего ЛИТО, по какой-то нелепой случайности не знакомо это имя – срочно ликвидируйте пробел) в эссе «Метафизика поэтической кухни» писал о том, что с моментом зарождения стихотворения связана особая память на детали, что «секунды первого приближения к будущему стихотворению озарены, как фотовспышкой, повышенной восприимчивостью, все сопутствующие этому мгновению впечатления и бытовые подробности – ожидание трамвая, мелкий дождь, лица в очереди – западают в память навсегда». Стихотворение Татьяны Волокитиной – это поэтическая рефлексия подобной «фотовспышки», правда, несмотря на то, что это состояние повлекло за собой написание текста, импульсом для вхождения в «особую восприимчивость» послужила скорее влюбленность, чем вдохновение – восторг от созерцания божественной красоты мира, открывающейся душе влюбленного («И ты – в разливе их огней»). В остановке времени («Всё в миг один вошло, вместилось»), в расширяющемся, как наша вселенная, зрительном и звуковом охвате пространства (травы, звуки ручья, черемуха, трель птиц, роса, маки), в остановке дыхания – ядро стихотворения. Несомненной удачей я считаю финальную строфу:
А я с открытостью щемящей
Души, уставшей на бегу,
Остановилась в белой чаще
И выдох сделать не могу.
Вдох как то, что ассоциируется у нас с жизнью, с принятием, с радостью, с позволением – на телесном уровне позволяет читателю пережить эту остановку на высшей точке счастья. Счастья, в котором есть боль (открытость – щемящая), потому что как бы мы ни удерживали выдох (жизнь, любовь), рано или поздно придется отпустить все, чем, кажется, владеешь, выдохнуть. И стихотворение по волшебству упраздняет эту неизбежность, заканчиваясь в кульминационный момент. Нет-нет, мы все равно, понимаем, что будет там, за границею текста, но все-таки испытываем к автору благодарность.
Да, но давайте посмотрим, какие же средства использует Татьяна, и насколько они помогают достигнуть максимального эффекта. Вдадимся в детали. Первое, что снижает уровень стихотворения – так называемая, литературщина. Неживой язык, состоящий из поэтических клише, возвышенный «штиль» – отталкивают, дают понять, что автор в своих читательских пристрастиях застыл на поэтических образцах, далеких от современности. А между тем, и язык нашего бытового общения, и язык поэзии – развиваются. Строка «Лазурных трав необозримость» в определенном контексте могла бы стать если не удачной, то вполне приемлемой, несмотря на …хотя, собственно, отчего же? Возможно, как раз благодаря необычному голубому цвету, так сказать, зелени. Но, как говорил Остап Бендер: «Я так вижу!». К примеру, ее можно было бы воспринять как некую зеркальность «необозримости» другой лазури – небесной, а отражение подразумевает и возможность переноса цвета. Но. Строка, следующая сразу за этой, подрезает нам крылья, потому что «говор чистых струй ручья» это чистой воды банальность – это много раз «засвечено» в не лучших образцах поэтической речи, и таких оборотов желательно всеми силами избегать. Строка «Всецарственность черёмух белых» тоже не дает нам никакой возможности разделить восхищение автора, потому что назвать осень золотой, черемуху белой, снег пушистым и т.д. – это следование за речевым автоматизмом. А одна из основных функций поэзии как раз и заключается в том, чтобы этот речевой автоматизм преодолевать. Не вполне узуальное (не поленитесь заглянуть в словарь, если это слово вам неизвестно) существительное всецарственность громоздко и ставит меня в лингвистический тупик (возможно, временный) – что это за словообразовательная модель? По аналогии со вседозволенностью? Не вполне. Но дело даже не в этом, а в том, что такое спотыкание вредит стихотворению, читатель выпадает из него на время размышления, теряется внутренняя энергия. Строка «И птиц предутренняя трель» тоже скорее огорчает. Словосочетание трель птиц, трансформированное из более привычного птичья трель, не выглядит свежее.
Млечность рос – это плохо, начиная с устаревшего существительного млечность и поэтизма рос и заканчивая мутностью молочного цвета – роса должна быть прозрачной. Впрочем, сделав некоторое усилие, мы могли бы соотнести росы со звездами в млечном пути, но даже так, оправившись от несоответствия мутности и прозрачности, мы все равно остаемся под гнетом патетики и затасканности выражений.
Неряшливость рифм тоже не добавляет стихотворению художественной ценности. Я не могу наметить пути исправления этого стихотворения, поскольку, во-первых, по моему глубокому убеждению, это должен делать сам автор, а во-вторых, этого вовсе можно не делать, а просто писать новое, с учетом полученного опыта.
