Дело, которому служит Олег Кочмала

В Таганроге открыт центр амбулаторной микрохирургии глаза «Ирис» по адресу ул.Дзержинского, 163. 

О Кочмале впервые услышала много лет назад, когда по заданию редакции пришла в 7-ю больницу написать заметку о подающем надежды офтальмологе. А недавно встретилась с ним уже в качестве пациентки. Неожиданное отслоение сетчатки глаза требовало срочной операции. И хотя о золотых руках хирурга ходили легенды, в операционной почувствовала леденящий душу страх. Олег Борисович подошёл и, слегка сжав мою руку, сказал: «Ничего не бойтесь. Всё будет хорошо».

Я успокоилась. Операционная уже не пугала своей холодной непредсказуемостью. Услышала тихо звучащую мелодию, разряжающую напряжённую тишину.

Эта операция (как и последующие две) прошла успешно. Находясь в больнице, наслушалась о Кочмале много былей и небылиц. Хотелось пообщаться с «первоисточником». Это оказалось непросто: Кочмала то в Ростове (он руководит центром микрохирургии глаза железнодорожной больницы), то улетел на какие-то конгрессы, то оперирует в 7-й больнице или ведет приём в офтальмологическом центре «Ирис» в Таганроге, то занят подготовкой к открытию в нашем городе центра амбулаторной микрохирургии глаза. Наконец в один из приездов в Таганрог после приёма всех пациентов Олег Борисович согласился на интервью.

— Фамилия Кочмала известна в Таганроге не только благодаря вам, но и Кочмале-старшему, проработавшему в 7-й городской больнице без малого 45 лет. Борис Михайлович пользовался в городе авторитетом и за свои профессиональные, и за деловые качества. Именно в период его руководства учреждение стало многопрофильным. Были ли у вас мучительные поиски профессии или вы сразу пошли по стопам отца?

— Я заболел медициной «в тяжёлой неизлечимой форме» ещё будучи школьником. И это неудивительно. Всё в семье было закручено вокруг отца. А медицина была делом его жизни. И меня он тоже ориентировал на эту профессию. Но делал это без нажима, ненавязчиво, тактично. Часто на своём столе я находил литературу, учившую жизни. Одной из книг, которая произвела на меня неизгладимое впечатление, стала трилогия Юрия Германа «Дело, которому ты служишь» — о талантливом хирурге Владимире Устименко. Всё это в итоге и определило мой выбор профессии и вуза после окончания школы. А чтобы шанс поступления в медицинский был более надёжным, ещё учась в седьмом классе, в 1981 году я устроился санитаром в 7-ю больницу. Не брезговал никакой работой. Даже таскал тачки с битым кирпичом, выкладывая дорожки во дворе больницы. Они, кстати, до сих пор «живы». Работал в регистратуре поликлиники, вечерами подрабатывал в лечебно-физкультурном диспансере. Всё это не помешало мне закончить школу №9 с золотой медалью.

— А потом — в Ростовский медицинский?

— Нет. Там профилирующим предметом была физика, а мой «конёк» — химия. В школе я выиграл областную олимпиаду по химии, получив право поступать без экзаменов в любой вуз Ростовской области, где химия была профилирующим предметом. Мой репетитор — Галина Антоновна Головина, в те годы один из самых сильных преподавателей по химии в городе, готовила выпускников школ, которые затем успешно поступали даже в Военно-медицинскую академию. Я выбрал Днепропетровский медицинский институт, где химия была профилирующим предметом, и, сдав один экзамен, стал студентом-медиком. Тогда это была одна страна...

Учился я на лечебном факультете. На четвёртом курсе меня избрали председателем научного общества института. С первых дней мечтал быть хирургом. Только вот каким? С первого курса параллельно с учёбой работал, получал повышенную стипендию. У родителей не брал ни копейки, мне хотелось доказать, на что способен сам. Дело принципа: я — Овен. Работал на кафедре анатомии и гистологии препаратором. Сделал два препарата. Они до сих пор находятся в анатомическом музее вуза.

— Путь в офтальмологию был тернистым?

— В медицине любой опыт бесценен. Лично для меня в жизни большое значение имеют люди, стремящиеся найти и реализовать своё предназначение. То есть то самое дело, служению которому ты готов посвятить всю свою жизнь, проявлять упорство, стремиться докопаться до истины. И мне повезло, что такие люди были не только в книгах, но и на моём пути. В студенческие годы это Иван Петрович Бижко — великолепный хирург, яркая личность, красивый человек. Он занимался наукой, писал докторскую диссертацию. Мне и ещё одному однокурснику, такому же, как я, активному и любознательному, на четвёртом курсе он дал темы кандидатских. Они же стали фрагментами его докторской. К выходу из института у меня было порядка 30 рацпредложений, четыре изобретения и написана кандидатская в таком направлении медицины, как комбустиология — ожоговая хирургия. Статус председателя научного общества вуза давал мне возможность заниматься наукой, ездить на конференции в Москву и другие города Союза, выступать с докладами. Причём это были не только студенческие форумы, но и самые «настоящие», где мне довелось выступать вместе с Иваном Петровичем. До сих пор в Интернете сохранились наши печатные работы на украинском языке, например, авторское свидетельство на изобретение «Функциональная шина для лечения послеожоговых контрактур и синдактелий кисти» и «Способ аутодермопластики».

— То есть всё шло намеченным курсом — вперёд и вверх?

— Не совсем. Когда пришло время распределяться, на государственном экзамене мне влепили «четвёрку», и красный диплом я не получил.

— В чём трагедия?

— Красный диплом давал право остаться на кафедре после окончания института, сразу защитить диссертацию. А раз на кафедру я не попал, защититься смогу лишь спустя три года. За это время мой научный руководитель уже защитит докторскую, и моя кандидатская повиснет в воздухе. И хотя потом министерством мне было выделено дополнительное место в ординатуре и даны обещания оставить меня при кафедре в областном ожоговом центре Днепропетровска, право на защиту диссертации я уже утратил. Обидевшись на всех, бросил трудовую книжку, диссертацию, печатные работы и уехал в Таганрог. Позже я узнал, что место на кафедре держали для дочери декана.

— Получается: не было бы счастья, да несчастье помогло?

Тогда ещё было непонятно, что ждёт впереди. Полная неопределённость. В Ростове работы по специализации не было. В 5-й горбольнице состояние ожоговой хирургии являлось плачевным, особенно в сравнении с областным ожоговым центром в Днепропетровске. Заведующая глазным отделением 7-й горбольницы Маргарита Александровна Плешакова ещё в пору моей подработки в больнице говорила: «Лучше офтальмологии нет ничего». И она принялась меня уговаривать. Но я даже и слушать не хотел, мол, разве это медицина? Но она стояла на своем: «Я понимаю, после большого города, глядя на наше отделение, вряд ли ты сможешь сразу решиться. Поезжай в Москву, к Фёдорову. Мы учились с ним в одной группе. Я напишу ему записку».

Я приехал в клинику. Святослав Николаевич по селектору вызвал Зинаиду Ивановну Мороз, своего лучшего хирурга, которая уже в то время занималась пересадкой на роговице глаза, и сказал ей: «Здесь мой земляк приехал, не верит, что офтальмология — это область медицины. Покажи ему клинику». Я остался на месяц. И меня там «зажгли».

Вернувшись в Таганрог, устроился в поликлинику, набирал больных, которых потом вёл в глазном отделении больницы под чутким руководством опытного офтальмолога Маргариты Александровны. Она же познакомила меня с Николаем Эдуардовичем Темировым , в те годы завкафедрой глазных болезней Ростовского мединститута, одним из ведущих офтальмохирургов России, который позже взял меня на кафедру в ординатуру. Из двух лет работы в ординатуре полгода я практиковался в клинике Фёдорова в Москве. Закончив ординатуру, уже оперировал. Меня оставляли и в клинике, и на кафедре, но я хотел самостоятельности, хотел, чтобы у меня было своё дело.

— Олег Борисович, как получилось, что в области офтальмологии, которую вы не сразу признали своим делом, со временем вы сами и созданные вами «детища» заняли передовые рубежи?

— Мне очень везло на хороших людей. Когда я вернулся в 7-ю больницу, глазным отделением заведовала Мария Ефимовна Лукаш. И поскольку я обучался в Москве и в Ростове, у меня был карт-бланш: оперировать всё, что только возможно, и пробивать технологии, которые можно было бы внедрить в нашем городе. Судьба свела меня с Геннадием Ивановичем Левченко, в то время генеральным директором завода «Красный котельщик», председателем совета директоров города. При его поддержке (ему удалось убедить и губернатора), а также благодаря помощи администрации города в 2000 году был приобретён весь комплект необходимой аппаратуры, позволивший нам делать операции, которые раньше были невозможны. Мы первыми в Ростовской области внедрили бесшовные виды хирургии при катаракте, опередив даже клинику Темирова и областную больницу. Освоил я эти методики в 1997 году в США , учась в Калифорнийском университете в г. Беркли и частной клинике Дэвида Дэвиса — бывшего главного офтальмолога вооружённых сил США. По счастливому стечению обстоятельств многое из современных технологий в офтальмологии я начинал в России одним из первых.

В 2000 году глазному отделению 7-й горбольницы был присвоен статус областного. Я стал заведующим отделением и проработал там до 2005 года, пока не устарела аппаратура и не закончились расходные материалы (они одноразового применения). А потом пришло время, когда всё нужно было выбивать и пробивать. Начались тендеры. Началась ерунда В кабинете чиновников, выслушав пару раз, что «это невозможно, потому что это невозможно никогда», я понял, что бороться с ветряными мельницами смысла нет. И когда меня пригласили в Ростовскую железнодорожную больницу, руководство которой стояло перед дилеммой либо закрывать глазное отделение, либо брать нового руководителя, дал «добро» при условии, что мне будет дан карт-бланш для решения кадровой политики и приобретения аппаратуры.

До моего прихода в отделении работали четыре врача, оборудование было устаревшее, уровень офтальмологии не соответствовал современным технологиям. С момента моего прихода до настоящего времени количество врачей увеличилось до 16, приобреталась новейшая аппаратура, молодые врачи обучились новым технологиям. В 2012 году на базе нашего отделения был создан Междорожный центр. К нам стали присылать больных с патологией, которую в других ж\д больницах лечить не могли. Это дало нам дополнительное финансирование, фонды, статус, развитие.

— Олег Борисович, когда-то вы огорчились оттого, что не удалось защититься. Сегодня у вас столько званий, статусов и наград, что всех не перечислить: врач высшей медицинской категории, доктор медицинских наук, член европейского и американского обществ катарактальной и рефракционной хирургии, член Российского общества офтальмологов, вы награждены благодарственными письмами министерства здравоохранения Российской Федерации, губернатора Ростовской области и т.д. и т.п. Когда всё успеваете?

— В 2000 году в клинике Фёдорова я защитил кандидатскую диссертацию; три года назад – докторскую. Имею 62 печатные работы, 7 изобретений, 20 рацпредложений. Работу в Ростове в ж\д больнице до последнего времени совмещаю с работой в Таганроге в 7-й больнице, оперирую в Черкесске, Шахтах. В 2014 году мною открыт диагностический офтальмологический центр «Ирис» на улице Ленина, 159 в Таганроге, где проводятся все виды диагностики заболеваний глаза.

1 июня открыт Центр амбулаторной микрохирургии глаза «Ирис» по адресу: ул. Дзержинского, 163, обустроенный на уровне последних достижений мировой офтальмологии, где мы делаем все операции, кроме операций на сетчатке. Создание центра, его финансирование и оснащение — безусловно, дело сложное, особенно в период кризиса. Но надо понимать, что высокий уровень медицины не может быть дешёвым. Надеемся, что наши пациенты это тоже понимают. Кроме того, им теперь не нужно тратиться на поездки в другие города, в том числе в Москву и Питер, а уровень предлагаемых услуг и сервиса у нас не хуже, чем в лучших мировых клиниках.

За последние годы в силу объективных причин финансирование глазного отделения 7-й больницы было нулевым. Как здание, так и оборудование дошли до аварийного состояния. А больных, нуждающихся в диагностике и лечении, с каждым годом становится больше. Поэтому был открыт современный центр «Ирис».

— Олег Борисович, в чем особенность современной микрохирургии глаза?

— Прежде всего — это стремительное развитие профессии. Именно это заставляет врача не успокаиваться, даже достигнув уже определённого уровня, доказать себе, что ты ещё многому научишься и преодолеешь сложности, которые раньше были непреодолимыми.

За последние 5-7 лет сделан реальный прорыв в офтальмохирургии. От шовной она перешла полностью к бесшовной. Операция выполняется на закрытом глазу. Если раньше для удаления хрусталика делался большой разрез, равный величине хрусталика, – 13 мм и при операции на открытом глазу любой чих пациента мог привести к осложнениям, то сейчас при замене хрусталика делается прокол всего 1,8 мм. А витреальные операции вообще бесшовные. Инструменты применяются – тоньше инсулиновой иглы.

— Во сколько раз увеличивают микроскопы, участвующие в операции?

— В 60 раз. В прошлом году я был на конгрессе в Германии. Известный инноватор профессор Экхард показывал созданный им инструмент из области 3Д хирургии. Это микроскоп, в который встроены все диагностические приборы. Делая операцию, мы теперь смотрим не в микроскоп, а на экран в 3Д очках, которые позволяют визуализировать структуры микронной толщины в лучшем объёме и с лучшим захватом. Приборы детально показывают, всю ли ты убрал мембрану. Кроме компьютеризации интероперационного процесса, в офтальмологию успешно внедряются роботы-хирурги «Да Винчи», и хирург может делать до 30 операций одновременно. Для этого должны быть выявлены 30 одинаковых катаракт, и робот-манипулятор выполняет операцию руками одного хирурга. Это позволяет малым количеством специалистов обслужить большой поток пациентов, минимизировать ошибку врача. Задача людей — профинансировать клиники, обеспечить техникой, научить специалистов работать с роботами.

— Насколько сложной была операция, которую вы делали мне?

— Самые сложные на сегодняшний день в офтальмохирургии — это операции при отслойке сетчатки, которую я делал вам. Разрыв сетчатки – 100 микрон. А мембрана, которая приводит к разрыву, – 2 микрона. Её нужно захватить пинцетом, с задержкой дыхания убрать. Безусловно, нужны навык и большой практический опыт. Хирургия – это рукоделие. Для освоения новых технологий и их внедрения я много езжу и учусь.

— Все хотят попасть на операцию к Кочмале. Это вас радует или напрягает?

— Я этим горжусь, конечно. Но, к сожалению или к счастью, хирург — живой человек, не робот. Я стараюсь никому не отказывать. Но микрохирургия глаза — это плановая хирургия, операционный день имеет свои пределы. Прооперировать всех желающих в один день невозможно. Я и так оперирую 6 дней в неделю. Для того, чтобы помогать людям, я сформировал и обучил команду врачей, чтобы менее сложные случаи передавать специалистам, которые смогут оперировать на том же уровне, что и я.

— У каждого человека есть на земле место, где он жизнь понимает лучше. А у вас?

— Это операционная. Там наступает момент истины. Там идёт творческий процесс. Одни операции длятся 5 минут, другие — по 3-4 часа, если у пациента диабет. Когда спустя 8 часов ты выходишь оттуда, если всё прошло без осложнений, — ты летаешь. Ты сделал то, что должен был сделать. А если слепой человек начал видеть, он готов целовать тебе руки... Это не передать словами.

— Олег Борисович, говорят: глаза — зеркало души. А перед вами их столько прошло. Вы, должно быть, хорошо разбираетесь в людях?

— Думаю, что неплохо. Я человек эмоциональный. Для меня усталость наступает тогда, когда я перестаю сопереживать пациенту. А это недопустимо. Тогда я делаю перерыв, ненадолго уезжаю. Когда человек приходит к врачу, его интересует только его боль и его болезнь. Любят тех врачей, кто умеет слушать, сопереживать, помогать. Потому что это — наша профессия и призвание. Это дело, которому мы служим. А ещё я всегда стараюсь в любых ситуациях оставаться человеком.

— Спасибо, Олег Борисович, за эту беседу, за ваш профессионализм и жизненный позитив. Успехов вам в ваших начинаниях!

Беседовала Елена Чехова,

заслуженный работник культуры Российской Федерации

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *